– Живут, – кратко отозвался Паулюс. – Мой зять где-то вычитал, что в древности здесь пролегали пути в сказочную Византию, а хазары справляли в Купянске богатые свадьбы с иудейками…
Непрерывно стучал телетайп, работала радиорелейная связь, щеголеватый солдат с усиками «под фюрера» печатал информацию радиоперехвата. Река протекала лениво и тягуче, словно наполненная ртутью. В красных песках другого берега Оскола белели меловые откосы, поросшие дубняком, липами и ясенем. Одна из «молниеносных девиц» в кокетливой пилотке выскочила на минутку из автобуса, набрав для Паулюса горсть недозрелой малины.
– Желаю угостить вас, – сказала она.
– Признателен, фрейлейн. Вот вы и ешьте, а я остерегаюсь нарушать привычную диету…
Почти с ужасом он заметил вошь, ползущую по воротнику мундира девицы, и при этом вспомнил последнюю встречу с разжалованным Эрихом Гёпнером, тоже вшивым.
– Откуда у вас… это? – брезгливо спросил Паулюс.
– Ах это? – не удивилась «молниеносная», снимая с себя насекомое и крутя его в пальцах, словно козявку. – Так у нас их полно еще со времен покойного фельдмаршала Рейхенау…
Внутрь «фольксвагена» забрался Ганс Фриче в черном мундире зондерфюрера СС (Паулюс отметил, что его зять в таком же звании). Артур Шмидт, явно заискивая перед помощником Геббельса, щелкнул зажигалкой с чертиком, говоря любезно:
– Вы, зондерфюрер, забыли раскурить свою сигару, которую и таскаете во рту, как младенец пустышку.
– Благодарю, – задымил сигарою Фриче. – И когда же вы, Шестая и непобедимая, рассчитываете ловить осетров в Волге?
– Вам бы потерпеть до двадцать пятого июля, когда мы врежемся в улицы Сталинграда с музыкою оркестров.
Фриче ответил, что его шеф обожает оперативность:
– Геббельс требует срочной информации. Я думаю, что стоит вам начать – и русские Иваны устроят нам хороший концерт с музыкой «сталинских органов» и тарахтением «кофейных мельниц» под облаками… Серию репортажей о подвигах вашей армии доктор Геббельс хотел бы дать по радио в шумовом сопровождении боя. Мне нужно получить от вас возгласы артиллерии, грохот танковых гусениц, торжествующие крики наших гренадеров, увидевших Волгу, и вопли отчаяния бегущих Иванов.
– Вы это получите, – обещал ему Шмидт.
– Послушайте, полковник, – недовольно выговорил ему Паулюс, – министр пропаганды, навестив наш ресторан, вправе заказывать любое блюдо, но вы еще не метрдотель, чтобы поставлять продукты для изготовления фронтовых деликатесов…
Заодно Паулюс предупредил Фриче: он хотел бы прослушать репортажи еще до того, как их запись будет выпущена в эфир.
– Во избежание возможных ошибок, – добавил тактично.
– Ошибок не будет, – заверил его Фриче. – Я устрою в эфире такой трам-тарарам, что радиослушатели просто ошалеют от восторга, а больше ничего и не требуется… У меня большой опыт пропагандиста, и потому успех обеспечен.
– Но это не мой успех, а… ваш!
– Какая разница, – захохотал Фриче…
Он выразил желание глянуть в оперативные карты, и Шмидт подобострастно предложил ему свои услуги:
– Не могу ли помочь? Что вы ищете в излучине Дона?
– Станицу Цимлянскую, – отвечал Фриче. – Говорят, тамошнее вино сродни рейнскому, а доктор Геббельс просил меня привезти пару бутылок, чтобы сравнить его с французским шампанским.
Артур Шмидт, достаточно наблюдательный, заметил, что Паулюсу не по душе вся эта возня с Фриче, и, видя озабоченность командующего армией, он приписал ее предстоящему наступлению.
– Вы, очевидно, волнуетесь, как перед стартом?
– Я не спортсмен, – резко ответил Паулюс. – Ухаживайте за приятелем министра пропаганды. Я спокоен за свою армию, но меня волнует напряжение флангов. Барон Вейхс – человек крайне медлительный, а бравый Манштейн никак не может покончить с Севастополем, чтобы прикрыть меня и Листа с юга… – Паулюс машинально глянул на часы и кратко сказал: – Можно начинать. Дирекция – на Сталинград…
Севастополь держался, а по специально проложенным и особо укрепленным железным дорогам в Крым двигались сразу 60 (!) длинных составов. На мощных платформах немцы перевозили крупповское чудовище «Дору» – пушку-монстр с длиною ствола в 30 метров, в дуло которой можно было легко пропихнуть даже теленка. Высота лафета этой пушки равнялась трехэтажному дому. «Дора» готовилась для сокрушения «линии Мажино» во Франции, но там она не понадобилась. Теперь о ней вспомнил Манштейн, и паровозы, часто пыхтя, тянули ее под Севастополь – для последнего штурма русской твердыни.
Близились последние дни обороны. Даже враги признавали небывалое мужество наших бойцов и жителей города-героя. Манштейн писал:
...«Плотной массой, ведя отдельных солдат под руки, чтобы никто не мог отстать, бросались они (русские) на наши линии. Нередко впереди всех находились женщины и девушки-комсомолки, которые, тоже с оружием в руках, воодушевляли бойцов…»
4 июля, обессиленный, Севастополь п а л!
Об этом в тот же день помянули во всем мире, а радиовещание США откликнулось словами, которые полезно припомнить и в наши дни: «Эта оборона (Севастополя) наглядно показала всему миру, что Гитлер не может выиграть войну. Он может еще добиться кое-каких местных успехов, но вынужден будет платить за них чрезмерно высокую цену. Оборона Севастополя является героической страницей всей мировой истории …»
Итак, за южные фланги Паулюс теперь мог быть спокоен, а что касается Воронежа, то он надеялся на танки Гота: