– Поворино, – читали название, а знающие и бывалые говорили: – Отселе нам тока две дороги: если повезут на запад – будем под Воронежем, а ежели на юг – тады в Сталинград…
Чуянова средь ночи разбудил долгий телефонный звонок – вызывали из Серафимовича, бывшей казачьей станицы Усть-Медведицкой, когда-то богатейшей, многолюдной, славной храмами и образованием не обиженной; секретарь тамошнего райкома партии сообщил, что уже приступили к эвакуации людей и всего самого ценного, но очень трудно с вывозом зерна и скота:
– Хлеба заколосились… жечь, что ли? Паромов через Дон нету, скотина лодки переворачивает. Овцы, считай, гуртом потонули, а свиньи все переплыли. Стада же коров силком в реку заталкиваем. А трактора? А наши МТС? Куда их девать?
– Гони к нам.
– Да нет горючего. Пришлите. Перегоним.
– А где я тебе возьму горючего?
– Как где? Там же у вас полно караванов от Астрахани.
– Это когда было? – кричал в трубку Чуянов, разбудив всех домашних. – До войны. А сейчас какую нефтебаржу с воздуха ни заметят, сразу бомбят… горит наша Волга, горит!
– Что там, Алеша? – спрашивала жена, зевая.
– Спи. Это из Серафимовича. Уже поехали. Забыл сказать, чтобы жгли хлеба. Все равно не вывезти. Урожай-то больно хорош в этом году. Жалко. Спасаем, что можно. Спи. Еще рано…
Немецкие ролики вкатывались в большую излучину Дона, а сталинградцы еще выезжали на полевые работы. Как правило, женщины-домохозяйки, школьники постарше да старики. Вместе с жителями города не отлынивали и беженцы, желающие заодно подкормиться: на заброшенных огородах зрели овощи, бесхозные сады плодоносили в это лето – как никогда. Привыкли у нас бросаться на ветер высокими словами, и каждый год твердили, что не просто «уборка урожая», а обязательно «битва (!) за хлеб». Но смею заверить читателя, что летом 1942 года под Сталинградом шла настоящая битва за спасение урожая, и хлеб, который мы потом ели, был пропитан кровью…
Эскадрильи Рихтгофена кружили над полями, бросая осколочные бомбы, прострачивали хлебные нивы пулеметными очередями. Страшно читать свидетельства очевидцев. Под бомбами и пулями одна женщина загораживала лицо лопатой, подростки прятались под телегами, а какая-то старушенция накрылась газетой «Правда», словно верила, что Бог правду видит…
Неожиданный звонок от генерала Герасименко:
– Из Москвы получено распоряжение – всему штабу военного округа срочно передислоцироваться в Астрахань.
Календарь показывал 17 июля. Не верилось. Чуянов ответил:
– Что за бред сивой кобылы? Быть того не может, чтобы в такой напряженный момент и… Кто распорядился?
– Ставка Верховного Главнокомандования.
«Если сама Ставка, значит, скоро всем нам амба…»
– А кто – конкретнее? – спросил Чуянов, еще сомневаясь.
– Генерал Ефим Щаденко… герой известный.
Алексей Семенович ощутил небывалую растерянность.
– Неужели, – спросил, – наше положение в Сталинграде и впрямь столь тяжелое? А как отнесется к вашему отъезду городское население? Люди-то ведь не дураки, они поймут ваше бегство на свой лад – значит, город будет сдан…
Опасения подтвердились. Когда штаб округа (с чемоданами и семьями) грузился на пароход, пристань заполнили толпы жителей, слышались возгласы – негодующие, озлобленные:
– Во, паразиты проклятые! Привыкли бегать.
– Мурло-то себе разъели, берегут свои шкуры.
– Мы ж их кормили, одевали – думали: вот защитники!
– Всю жисть налоги с нас драли на армию, а они…
– А чего с них взять-то? С драпальщиков…
Это случилось в тот самый день, когда Сталин получил от Черчилля извещение о том, что обещанного ранее второго фронта в 1942 году не будет, и настроение у Сталина было, конечно, не из лучших. В ночь на 20 июля Чуянов заработался в обкоме; приближался рассвет, когда по ВЧ его предупредили:
– С вами будет говорить товарищ Сталин…
В аппарате послышался тяжелый вздох:
– Как у вас идут дела? Как вы готовитесь встретить врага, который будет пытаться взять Сталинград с ходу?
(«Ясно представляю себе суровый взгляд карих глаз, сомкнутые брови и, откровенно говоря, очень волнуюсь…»)
– Обстановка тревожная. Но промышленность работает. С огромным напряжением. Народ относительно спокоен…
– Значит, «относительно»? – прервал его Сталин. Последовала пауза для накопления диктаторского гнева. – Вы решили сдать город врагу? – внезапно обрушился Сталин на Чуянова. – Вы зачем туда поставлены? Чтобы покрывать трусов и паникеров? Чтобы замазывать товарищу Сталину глаза? Почему от вас удрал в Астрахань весь военный округ? Завтра немцы сядут вам на шею и всех передушат, словно котят…
Под мощным шквалом грозных обвинений Чуянов с трудом выбрал момент, чтобы заступиться за генерала Герасименко:
– Штаб военного округа выехал по приказу из Москвы…
– Кто осмелился дать такой идиотский приказ?
– Ваш генерал… из Ставки… генерал Щаденко!
Молчание. Наконец Сталин заговорил:
– Мы на месте разберемся и строго накажем виновных. Передайте товарищу Герасименко, чтобы возвращался со штабом обратно. – И закончил разговор директивными словами: – Сталинград не будет сдан врагу. Так и передайте всем…
Никита Сергеевич вскоре пригласил Чуянова навестить его в гостинице, где маршал Тимошенко желал бы выслушать мнение человека, недавно прибывшего на Сталинградский фронт, а потому способного видеть события иначе, нежели видят они.