– Конечно, тут не Москва, где мильтон свистнет, так сразу все разбегаются. Мы – провинция. Это в столице скажут: глядеть всем наверх – и все смотрят; а у нас прежде спрашивают: «Зачем наверх глядеть? Чего мы там не видали?..»
Андрей Иванович схватил костыли, по комнате – скок-скок в один конец, повернул обратно, снова за стол уселся (раны еще болели, и Еременко превозмогал себя).
– Слушай, ты сам-то с какого года?
– Урожден в год революции – в пятом.
– А я еще в прошлом веке родился, старше тебя, – сказал Еременко, – так чего ты тут дурака валяешь? Я ведь дело говорю. В конце-то концов, плевать мне на свиней да коров недоеных… Сейчас во как, позарез, мост нужен!
Чуянов ответил: уж сколько бумаг им было написано, каждый год отвечали – то в планы пятилетки мост не влезет, то средств не сыскать, а сейчас, когда немцы с двух сторон жмут, какой же тут мост построишь? Только на горе себе:
– Сегодня построим, а завтра от него немцы одни сваи оставят. Меня же и турнут за милую душу, как… Дон Кихота!
Еременко сказал, что мост берет на себя:
– У меня же саперы. А мост наплавной сделаем. Коли разбомбят, восстановим быстро – и снова поехали… Нельзя же воевать, если армия на одном берегу, считай, в городе, а тылы ее на другом, в Заволжье, где одна тоска зеленая.
Разговор происходил на командном пункте двух фронтов (в штольнях), в соседней комнате тихо попискивала морзянка, в проходе были кучей свалены аккумуляторные батареи, а стены в кабинете Еременко были сплошь обтянуты тонкой фанерой, и оба они, не раз бывавшие на приемах в Кремле, понимали, что это личный вкус товарища Сталина, обожавшего именно такую обивку на стенах.
– Хозяин распорядился, – намекнул Чуянов.
– Верно! – огляделся Еременко. – А я-то сижу и думаю: отчего в подвале все такое знакомое, будто в кабинете вождя нахожусь? Вот она, наглядная забота о нас партии и правительства…
(Подобные словесные эскапады были в духе речей того времени; даже в мемуарах Еременко писал, что в кабинете Сталина ему казалось, будто Ильич с портрета улыбался ему, словно одобряя на подвиг.)
А дома Чуянова поджидала жена.
– Алеша, – завела она прежний разговор. – Или глаз у тебя не стало? Разве не видишь, что творится в городе? Твои партийные работники из обкома и даже из райкомов уже давно семьи из города тишком повывозили. Теперь живут в безопасности в заволжских кумысолечебницах, беды не знают на обкомовских дачах в «Горной Поляне». Один ты у меня…
– Ша! – сказал Чуянов. – Не скули. Я тебе уже говорил, что моя семья останется в Сталинграде, и больше с такими вопросами ко мне не приставай.
Дедушка Ефим Иванович поддержал Чуянова:
– Алексей-то правду сказывает. На него же люди смотрят: сбежал аль сидит? Вот и крепись, а не хнычь… Сама знала, за кого замуж выходила. У них, партейных, своего винта нет – оне сверху крутятся, как окаянные…
Если выдавались спокойные ночи, сталинградцы из окон своих квартир видели далекое зарево – это полыхала степь, в огне сражений сгорали на корню массивы переспелой ржи и пшеницы. Надрывно, почти истошно перекликались меж собой маневровые «кукушки» на станциях Качалино, Паншино, Котлубань – сталинградский узел уже задыхался в страшном и тесном тупике, из которого, казалось, не выдернуть ни одного вагона и не найти места для вагона прибывшего. А вокруг города, ограждая его от наседающих армий Гота и Паулюса, протянулась на 800 километров извилистая и постоянно колеблющаяся линия фронта – в разрывах и проломах, уже рваная…
В эти дни Еременко вызвал к себе саперов, их в Сталинграде возглавлял инженер-генерал В. Ф. Шестаков.
– Без моста задохнемся… Вспомните, как наш замечательный советский классик Алексей Толстой в своем гениальном романе «Хлеб» описал скорое строительство моста через Дон нашим легендарным маршалом Ворошиловым.
– Так это в романах, – отвечали саперы, – легко было писать Толстому, а ты попробуй-ка сделай… У нас тут не Дон, а Волга-матушка, и мы тоже не товарищи Ворошиловы.
Строить наплавной мост решили возле Тракторного завода (СТЗ), и Шестаков сказал, что будут поторапливаться, ибо железная дорога от узловой станции Поворино уже доживает последние дни: не сегодня, так завтра немцы могут ее перерезать.
– Будем спешить, – скромно обещал генерал Шестаков…
Наводить мост решили от набережной, чтобы через острова Зайцевский и Спорный он вывел к Ахтубе, где густо дозревали вишневые сады. А дальше уже тянулись нелюдимые степи Заволжья, в пустынное небытие шагали ряды телеграфных столбов, звенящих струнами проводов, и на каждом столбе сидели хищные коршуны, зорко высматривая добычу.
Примерно за день до назначения А. И. Еременко в Сталинграде случилось нечто из области не научной, но административной фантастики, явление до сих пор необъяснимое.
В тупике железнодорожных путей, где скопились вагоны с различным сырьем для металлобазы Вторчермета, грузчики наткнулись на запломбированный вагон, который охранял солдат с винтовкой. Естественно, работяги удивились:
– Чего у тебя там в вагоне? Медь, чугун?
– Железяки всякие.
– Так чего хлам охранять-то?
– Так велено.
– Ну, валяй отсель, – сказали грузчики. – Да проспись. На тебе лица нет. А мы твой вагон под разгрузку ставим.
– Хрена с два, – отвечал стойкий часовой. – Мне приказано никого не подпущать, а ежели кто полезет – стрелять.
– Не дури! Вот и квитанция у нас на разгрузку.