Барбаросса - Страница 204

204

В машине Молотова, встречавшего Черчилля, высокий гость обнаружил, что ее боковые стекла имели толщину не менее двух дюймов. «Это превосходит все известные мне рекорды», – большевистские заправилы очень боялись покушений. Сама же Москва выглядела настороженной, даже мрачноватой, а в среде москвичей часто сравнивали героическую оборону Сталинграда с поспешной капитуляцией Тобрука. Молотов отвез гостя на правительственную дачу № 7 (в Кунцево), где «буфеты были заполнены всякими деликатесами и напитками, какие только может предоставить верховная власть… кроме того, было много других блюд и вин из Франции и Германии». Черчилль сказал Молотову:

– Я готов встретиться со Сталиным этим же вечером…

Не так-то легко было свалить «глыбу льда» к ногам союзника. Премьер сначала рассыпал похвалы в адрес Красной Армии, но «дядюшка Джо» не поддержал этой восторженной темы:

– Вы моих солдат не захваливайте! Они слишком много земли отдали врагам. Они только учатся воевать и со временем станут хорошими воинами… Пока же, – сказал Сталин, – наши дела на фронте идут плохо. Иногда я даже не понимаю, откуда Гитлер мог собрать столько войск и техники. Надо полагать, что он выкачал все, что мог, из Европы. Там, в Европе, он держит свои потрепанные дивизии неполного состава, а хорошие боевые дивизии полного комплекта направляет в Россию…

Далее Сталин сказал, что Красная Армия начала весну с наступательных операций, и это было оправдано – при условии, что союзники помогут ей высадкой во Франции, но союзники второго фронта не открыли, и наступление, не поддержанное с Запада, обернулось для Красной Армии трагическими осложнениями.

– Нам не удается остановить немцев, – признал Сталин…

Ссылаясь на нехватку десантных судов и прочность немецкой обороны в Ла-Манше, премьер сказал, что вопрос о высадке в Нормандии может быть разрешен только в 1943 году, и просил Гарримана подтвердить это. Американец ответил, что его мнение совпадает с мнением премьера. Сталин, помрачнев, упрекнул союзников в нарушении прежних обещаний:

– У нас иначе смотрят на войну. Кто не боится рисковать, тот войны и не выиграет, – сказал он. – Для того чтобы обучить войска, их надо сунуть под огонь и как следует обстрелять. А до этого никто вам не скажет, чего они стоят…

Затем он спокойно заметил, что настаивать на высадке не будет. Черчилль, уязвленный этим пренебрежением, стал оправдывать свою политику подготовкой к операции «Торч» («Факел»):

– Высадившись в районах Касабланки и Безерты, мы получим великолепный плацдарм для нанесения бомбовых ударов по Италии. Параллельный нажим от Марокко и со стороны Египта сразу поставит армию Роммеля в безвыходное положение.

– Да, – ответил Сталин, – я читал ваше послание, в котором вы писали, что прежде всего вам хочется разбить Роммеля… Я не отрицаю стратегических выгод от операции «Торч»: это нанесет удар с тыла по Роммелю, с которым вы давно хотите расправиться, это отразится и на Италии с ее режимом Муссолини, и даже… даже на Испании Франко…

«Очень немногие из живущих людей смогли бы в несколько минут понять соображения, над которыми мы так настойчиво бились на протяжении ряда месяцев», – отметил Черчилль, никаких симпатий к Сталину не питавший.

К вопросу о бомбардировках городов в Германии Сталин тоже отнесся доброжелательно, считая, что они ударят по моральному состоянию немцев. Сталин всегда привык работать с картами, но Черчилль предпочел глобус, вращая который он доказывал преимущества операции «Торч» перед десантами во Франции. Наконец он увлекся настолько, что специально для Сталина нарисовал ему страшного крокодила:

– Морда его оскалена во Франции, а всеядное брюхо распростерто в Южной Европе. Последующей высадкой в Италии через Африку мы вспарываем ему брюхо. Не все ли Москве равно, отчего крокодил подохнет? То ли от удара по башке, то ли потому, что у него вывалятся наружу все кишки…

В разговоре о поставках военного снаряжения, от которого Сталин никогда не отказывался, он сказал Черчиллю, что сейчас грузовики для Красной Армии важнее танков, которых он сам выпускает с конвейера до двух тысяч в месяц. (Но, по материалам о войне, я, автор, не вижу, чтобы мы тогда обладали достаточным количеством танков – их как раз было очень мало!)

Встреча продолжалась четыре часа. Только в машине Черчилль и Гарриман вздохнули свободнее. Черчилль сказал:

– Кажется, первый раунд остался за нами.

Гарримал охотно с ним согласился:

– Да. Выкидывать полотенце не пришлось.

– Это была, – признал Черчилль, – самая важная конференция из всех конференций, какие я провел за всю мою жизнь…

Он откинулся на спинку сиденья с видом усталого, но довольного человека. В самом деле, все складывалось хорошо. Под конец беседы Сталин вежливо интересовался деталями операции «Торч».

А где-то далеко полыхала земля Сталинграда…

* * *

На следующий день им пришлось разочароваться. Гарриман в полночь был занят «коктейлем» для гостей, когда Черчилль вызвал его по телефону прямо из Кремля:

– Я уже здесь. Выезжайте немедленно.

– А что еще могло случиться?

– Наше полотенце болтается на канатах…

Сталин вручил им меморандум, в котором разоблачалась криводушная политика союзников. «Легко понять, – говорилось в меморандуме, – что отказ Правительства Великобритании от создания второго фронта в 1942 году в Европе наносит моральный удар всей советской общественности… осложняет положение Красной Армии на фронте и наносит ущерб планам Советского Командования». Сталин дополнил меморандум словами:

204